В его мастерской, где воздух пропитан ароматом кожи и шелка, среди образцов тканей и эскизов лежит пара викторианских перчаток — не просто аксессуар, а символ. «Хорошие вещи живут долго, — говорит Нарцисо Родригес, проводя пальцами по вышивке. — Они становятся частью истории».
Когда в 1997 году он создал свой бренд, его имя мгновенно вспыхнуло на небосклоне моды ярче неоновых вывескок. Но пандемия стала точкой перелома: Родригес закрыл лейбл, словно захлопнув дверь в шумный мир показов. «Я не хотел быть винтиком в этой грохочущей системе», — признается он. Вместо этого дизайнер погрузился в камерную вселенную: частные заказы, парфюмерия с Shiseido и — главное — возможность забирать близнецов из школы ровно в 14:45.
Его ателье теперь напоминает детскую площадку: между манекенами носятся на самокатах семилетние наследники, а он, как алхимик, колдует над тканями. «Я создаю коллекции без дедлайнов, — улыбается Родригес. — Это как варить идеальный кубинский кофе: медленно, с душой».
Его карьера — готовый сценарий для голливудской драмы: восхождение под крылом Оскара де ла Ренты, работа с Донной Каран и Кельвином Кляйном, культовое платье для свадьбы Кэролайн Бессетт-Кеннеди. «Тогда мы не осознавали, что творим историю, — вспоминает он. — Сейчас же мода превратилась в цирк, где стилисты — новые поп-звезды».
Детство в семье эмигрантов в Нью-Джерси стало его творческим манифестом: «Женщины вокруг меня носили шпильки с таким же достоинством, как королевы». Тетя Конча, «кубинская тетя Мэйм», учила выживать с шиком: «Она собирала беженцев, кормила их, а потом — бам! — появлялась в самодельном жакете с брошью».
Сегодня Родригес измеряет успех не продажами, а временем. «Если вещь переживет десятилетия — вот это и есть роскошь», — говорит он, поправляя складки на манекене. За окном слышен смех детей — его новая коллекция жизни, которая точно войдет в историю.
